Суббота. Икоту поднял час прилива. Время стошнило прокисшей золой. Город штормит, ухмыляется криво, Штурмом взяв финскую финку залива, Режется насмерть чухонской водой.
Серое нечто с морщинистой кожей, Усыпанной пепельной перхотью звёзд, Стонет и пьёт одноглазая рожа. Жалко скребётся в затылке прохожий, Бледным потомком докуренных грёз.
Траурный митинг сегодня назначили Мы по усопшей стране, господа. Все песни распроданы, смыслы утрачены, Где вы, герои войны и труда?
Заколотили мы в рощу дубовую И закопали её под Невой. Надо бы, надо бы родить бабу новую, Светлу, понятну, идейно-толковую, Да грешный наследный вредит геморрой.
Кладбище. Небо, хлебнув политуры, Взракетило дыбом антенны волос. Мне снится потоп сумасшествий с натуры: Пушкин рисует гроб всплывшей культуры, Медный Пётр добывает стране купорос...
Saturday. The hour of the tide rises a bit. Time is sick with sour ashes. The city storms, it grins crookedly, The storm takes the Finnish knife of the gulf, It is cut to death by the Finnish water.
Something gray with wrinkled skin And powdered ashy dandruff of stars, The one-eyed face groans and drinks. A passerby pitifully scratches the back of his head, A pale descendent of burnt out dreams.
We have appointed the memorial service today, We are in deceased land, lord. All songs are sold out, the senses are lost, Where are you, heroes of wars and labor?
We have boarded up the oak grove And buried her under the Neva. We’d need to, we’d need to give birth to a new woman, Light, fair, and ideally sensible Though impaired by vile and hereditary hemorrhoids.
Cemetery. The sky, filled with polish, Wisped by on the ends of hairs. I dream of a flood of madness caused by nature: Pushkin draws a casket of revealed culture, Copper Peter extracts vitriol from the country...
